Василий Звягинцев - Андреевское братство [= Право на смерть]

— Ты как хочешь, а я еще попробую помедитировать. Сидим, как эти… потерпевшие кораблекрушение.

— Может, не стоит? Тут хоть тепло и крыша над головой. Проголодаемся — на охоту сходим. На рыбалку. Зимой санки сделаем, будем с горки кататься…

— Юмор у тебя…

— Как у висельника?

— В этом роде. Моих же экспериментов можешь не опасаться. Никаких заклинаний и прорывов сквозь мистические барьеры. Я просто хочу заняться ментальным поиском. Шульгин мне рассказывал, как он через астрал Новикова разыскивал. Нашел, между прочим. И не так себе, не на соседней улице, а через полсотни парсеков…

Артур присвистнул.

— Не врет? Шульгина твоего не знаю, а Новиков мужчина хоть и импозантный, но несколько сомнительный…

— Да уж не сомнительнее нас с тобой.

— Мы хоть современники и соотечественники…

…Что самое интересное — моя импровизированная тактика сработала. Может быть, и не так, как я рассчитывал, но все же. Либо у меня действительно талант, либо, как я и предполагал, результат был предопределен не мной…

В какой-то момент я ощутил и увидел себя словно извне. Не подлинный зрительный образ, а некую абстрактную композицию, в духе этюдов художников-ташистов, изображающих собственные эмоции в виде цветных трехмерных клубков и сгустков непонятной консистенции.

А старательно конструируемая мною модель Гиперсети приобрела такой невероятный объем, масштаб и сложность, что, если б было чем, я задохнулся бы от изумления превосходящей всякое разумение грандиозностью панорамы. И от представления о собственной ничтожности. Я показался себе светлячком, залетевшим в зону праздничного фейерверка.

Очевидно, я оказался в одном из Узлов Гиперсети, в котором пересекались информационные каналы нескольких уровней именно земной ноосферы и обеспечивающих функционирование ее внешних программ.

Перегрузка для моей слабенькой матрицы оказалась почти запредельной, еще немного, и она просто расплавилась бы, подобно микросхеме, попавшей под напряжение бытовой электросети. Но кто-то или что-то опять обратил внимание на мое плачевное положение, или просто сработала система предохранителей «Fullproof».

Однако несколько информационных пакетов, предназначенных лично для меня, я принять и усвоить успел.

В них было кое-что о моем прошлом и о дальнейшей судьбе (в целом — обнадеживающее) пояснение, что имеет место своеобразное тестирование составляющих наших личностей на предмет пригодности к работе в Сети (окончательная оценка осталась неизвестной), а также и то, что предстоящие нам испытания могут быть расценены как некий «обряд очищения» перед тем, как даровать Артуру «вечный покой» или запустить на очередной круг воплощений…

Выброшенный обратно в здешний, почти уже привычный и совместимый с моей обыкновенной сущностью мир, я довольно долго реадаптировался к чересчур уж бедной цветами, звуками, эмоциональным напряжением окружающей среде.

По-прежнему прибегая к чувственным аналогиям, я бы сказал так — разница между тем и этим как между главной площадью Рио-де-Жанейро в час кульминации карнавала и цементной два на два метра тюремной камерой-одиночкой в диктаторской стране, не имеющей понятия об элементарных правах человека.

Потрескивали жарко разгоревшиеся дрова в печи, на широкие половицы падали оранжевые блики, за окнами и в трубе гудел неизвестно когда поднявшийся ветер. Привалившись плечом к стене, подремывал или просто глубоко погрузился в свои невеселые мысли Артур. Вот и все, этим исчерпывался сейчас окружающий мир.

Чтобы не потревожить своего не слишком желанного спутника, я осторожно поднялся, едва не охнув от боли в затекшей ноге, захватил винчестер и вышел в сени.

Сел на пороге, достал с прискорбной быстротой пустеющий портсигар.

Тоже ведь странность — есть почти совершенно не хочется.

Облака так и не рассеялись к ночи, но сильный ветер истончил их слой, и время от времени в зеленовато-белесой мгле просвечивал мутный диск луны. А почему бы и нет? Зачем создавать для единственного зрителя оригинальные декорации, когда в моей памяти содержатся достоверные картины неоднократно виденных осенних ночей?

Степень доступности и совместимости полученной от контакта с Гиперсетью информации с предыдущим жизненным опытом была настолько мала, что я сейчас не чувствовал уверенности, правда ли все было так, как было, или все — лишь плод моего деформированного пережитыми стрессами воображения.

Довод «за» — я только что понятия не имел о том, что мне стало известно, и результат моей «медитации» более-менее совпадает с тем, что я пытался с ее помощью достичь.

Довод «против» — я не узнал ничего такого, о чем с уверенностью можно сказать: «Да, вот это — новое, такого еще не было под солнцем». Все, что мне привиделось, вполне может быть игрой моего подсознания, небывалой комбинацией бывших размышлений, а медитация просто вывела догадки, гипотезы и сомнения в сознание и оперативную память.

То есть у меня прибавилось пищи для размышлений, но и только.

И вот, стоило мне мысленно произнести слово «пища», как вдруг чувство голода стало очень острым.

Степень достоверности окружающей среды продолжала повышаться.

Я подумал, что, продолжая в этом же роде гонять свои мысли по кругу абсолютно неразрешимых в данных обстоятельствах антиномий, я могу только уверенно сойти с нарезки. Никакого другого практического эффекта мои догадки и логические построения произвести не в силах.

Настроение мое слегка напоминало то, что могло быть у экипажа подводной лодки, лежащей на грунте с пробитыми балластными цистернами. Всплыть скорее всего не удастся, но пока вроде все в порядке: тепло, сухо, нормально светят плафоны, регенераторы очищают воздух, на камбузе полно провизии. Умирать, видимо, придется, но не сейчас. И остается какая-то надежда. Спасатели разыщут или через торпедные аппараты попробуем выбраться. Такая вот оптимистическая трагедия.

Предаваться же отчаянию было просто скучно. Надоело. Я сидел, медленно пускал дым тонкой струйкой сквозь сложенные, как для свиста, губы, и ветер сразу же срывал его, уносил в темноту.

Ни самостоятельной гипотезы, ни разумной линии поведения у меня не складывалось. Чувствовать себя экспериментальной крысой в лабиринте было противно. Я догадывался, что оттого, как я стану теперь поступать, будет каким-то образом зависеть дальнейшее развитие событий. Жаль только — невозможно предугадать, какое именно поведение будет предпочтительнее для благоприятного исхода.

В действие слепых сил и законов природы я не слишком верил. В Бога — тоже, хотя отец Григорий приложил немалые силы к моему обращению. Если со мной произошла очередная пакость, на первый взгляд намного худшая, чем все, имевшие место раньше, значит, некто сделал свой рассчитанный ход. В то, что к моим бедам впрямую причастны Андрей с Шульгиным, мне верить не хотелось. Подобное случалось за многие годы до знакомства с ними, и на совсем другой исторической линии. Скорее наоборот, встреча с Новиковым во Фриско — очередное звено в веригах, что сковала для меня судьба, рок, да та же самая Гиперсеть, которая, очевидно, едина для всех времен и реальностей.